Японские монахи, отправившиеся в Китай в конце 12 и первой половине 13 в., встретили там упадок школы Тяньтай и прочих буддийских школ и процветание школы Чань. Мёан Эйсай (1141—1215), Сюндзё (1166— 1227), Эйсан Какуа (конец XII в.), Эйхэй Догэн (1200—1253), Энни (1202—1280), проведя по нескольку лет в Китае, вернулись на родину, с тем чтобы с помощью свежего дзэнского влияния оживить японскую духовную жизнь.
Учение школы дзен (кит. «чань) начало проникать в Японию в тот переломный период японской истории, когда реальная власть в стране перешла от родовой аристократии в руки служилого военного сословия и во главе страны встало военное правительство — сёгунат. Обычно японские историки при объяснении причин интереса к дзэн со стороны правительства ограничиваются заявлениями о том, что дзэн с его проповедью самодисциплины в повседневной жизни, практикой медитации и отрицательным отношением к буддийской книжной учености максимально соответствовал запросам самурайского сословия. Такое объяснение представляется недостаточным. Дзэн никогда не смог бы получить большого распространения в Японии, где к моменту его появления уже пустили прочные корни самые разные буддийские школы (а позднее появились такие новые реформаторские течения, как школа Нитирэна и амидаизм, предлагавшие более доступные и, с их точки зрения, более эффективные методы спасения), если бы это не определялось целой совокупностью различного рода факторов — политических, культурных и социальных.
Первые пропагандисты Дзэн в Японии были людьми широких интересов. Например, Сюндзё, проведший в Китае около тринадцати лет, познакомился там с даосской традицией, изучал сунское неоконфуцианство и первый привез в Японию сведения о нем, хотя первые неоконфуцианские сочинения попали в Японию несколько позже— с возвращением в 1241 г. Энни Бэнъэна.
Складывающейся дзэнской школе в Японии сильно способствовал приток китайских чаньских монахов-иммигрантов, начавших стекаться в страну «Восточного моря», как часто называли Японию, со второй половины 13 в. Среди выходцев из Китая были такие талантливые люди, как Ишань Инин (яп. Иссан Итиней, 1247—1317), равно сведущий в неоконфуцнанстве, поэзии и каллиграфии, Дунмин Хуэйчжи (Томе Энити, 1272—1340) и Цинчжо Чжэнчэн (Синсэцу Сётё). Они принесли с собой новую китайскую культуру, прежде всего культуру династий Сун и Юань. Через посредство дзэн, учения, связанного тесными узами с китайской элитой — носителями этой культуры, малообразованные самураи получали возможность приобщиться к ее достижениям и противопоставить ее рафинированному эстетизму императорского двора в Киото.
С появлением китайских монахов дзэнские монастыри в Камакура, а позднее в Киото быстро сделались центрами изучения китайской классики — канонов, поэзии, живописи, каллиграфии, что было в высшей степени привлекательным для военного сословия, да и для старой аристократии (кугэ) в Киото. И по прошествии некоторого времени кугэ также потянулась к дзэн, привлеченная не столько его религиозной стороной, сколько тем культурным богатством, которое он принес с собой.
Большую роль в успешном распространении дзэн сыграла и гибкая политика его первых пропагандистов. В первой половине 13 в. дзэн распространяли преимущественно выходцы из школы тэндай, и их учения носили явно выраженный эклектический характер, причем в дзэн включались многие элементы из практики эзотерических школ тэндай и сингон.
В свою очередь, сёгунское правительство стремилось использовать новую школу для противодействия влиянию старых школ, прежде всего тэндай и сингон, поскольку их деятельность фактически вышла из-под правительственного контроля, а их монастыри стали представлять собой вооруженные крепости (особенно тэндай).
Появление многочисленных дзэнских монастырей, в которых строгая дисциплина сочеталась с поддержанием высокого уровня культуры, предоставляло новые возможности для младших детей из военных семей, тем, кто не могли рассчитывать на родительское наследство. В стенах же монастырей они могли получить хорошее образование, а со временем преуспеть и в монастырской карьере.
Таким образом, на раннем этапе дзэн смог успешно прижиться на японской почве не столько потому, что он соответствовал духу военного сословия, сколько благодаря тому, что его первые проповедники нашли могущественных светских покровителей, в силу разного рода причин кровно заинтересованных в процветании этой новой школы.
Первые иерархи, обретя разрешение на постройку монастырей, писали духовные трактаты, в которых ставили Дзэн в ряд жизненно важных для государства дел. Так, Эйсай составил «Кодзэн гококурон» («Трактат о воздымании Дзэн для благополучия страны»).
В этом трактате содержится первый свод японских монастырских правил. И в списке перечисленных ежегодных монастырских праздников и торжественных церемоний первостепенное место уделяется молебнам во славу императора. Например, «в течение тридцати дней до дня рождения императора ежедневно читают Махапраджняпарамита-сутру и молятся о долголетии императора». Шесть раз в месяц проводится церемония нэндзю, когда произносят десять имен Будды и «возносят молитвы с просьбами, чтобы дуновение императорского ветра доносилось далеко, чтобы путь императорской власти был долгим, чтобы широко распространилось учение Будды». В 1-й день каждого месяца проводится церемония хоон (воздаяния за милости), во время которой «во славу правящего императора толкуют Праджняпарамита-сутру, а в 15-й день каждого месяца во славу предшествующего покойного императора толкуют Маханирвана-сутру и возносят молитвы».
Эйсай всячески стремился продемонстрировать свою благодарность сановитым покровителям, и эта тенденция была характерна почти для всех представителей направления риндзай. Вслед за Эйсаем Догэн написал «Гококу сёбоги» («Принципы истинного буддийского закона для защиты страны»). Энни Бэнъэн оставил трактат «Дзюсю едоки» («Записки об учениях Десяти школ»), в коем преимущественное внимание уделил Дзэн. И, подобно тому как в IX в., в начале эпохи Хэйан, новые секты Тэндай и Сингон помогли утвердиться новой власти в новой столице, преодолев противодействие нарской верхушки и поддерживавших ее старых сект Хоссо, Рицу и Санрон, оказался весьма обоюдополезен и союз сёгуната с Дзэн.
Однако, несмотря на благожелательное отношение сёгуната к дзэн, потребовалось столетие, чтобы правительство приступило к активному упорядочению системы дзэнских монастырей и храмов, чтобы тем самым обеспечить себе полный контроль над их деятельностью1.