Чайный стиль ХигасиямаКрасота как Путь. Чайный стиль Хигасияма
Корзина пуста

Дзёо и тя-но ю

В XVI в. чайные мастера в Сакаи обрели полноценный и весьма высокий общественный статус и не могли не считаться с доминировавшими среди любителей чая вкусами. Дзёо был выходцем из тех слоев городского населения, где ценились чайные церемонии с использованием китайской чайной утвари и в окружении китайских вещей (сёин-тя, или чаепития в гостиных).

Памятник Такэно ДзёоПамятник Такэно Дзёо

Кроме того, материальное положение семьи Такэно позволяло Дзёо приобретать дорогую заморскую посуду, картины и бокусэки китайских мастеров. Все эти обстоятельства отразились и на становлении Дзёо как чайного мастера. В конечном счете, он сделал выбор в пользу второго из названных выше подходов к чайному действу - ваби-суки, однако путь к этому выбору был отнюдь не прост.

Сочинения Дзёо, свидетельства его младших современников, оценка деятельности мастера позднейшими мастерами, писавшими о чайном действе, позволяют почти безоговорочно причислить Дзёо к безусловным лидерам «ценителей безыскусного». Такая точка зрения практически безраздельно господствует в современной литературе о чайной церемонии. Однако имеются достоверные сведения (также свидетельства современников), что Дзёо отнюдь не пренебрегал китайской утварью, владел, как говорилось, немалым количеством китайской посуды, ему принадлежали картины китайских живописцев и т. д. Анализ подобных несоответствий в сведениях о Дзёо выявляет эволюцию его представлений о чайной церемонии. Судя по всему, он был более последовательным в своих декларациях, чем в практической деятельности (что, впрочем, вполне объяснимо). Его ученики и позднейшие приверженцы «пути чая» заимствовали и развили те положения «чайной философии» Дзёо, которые соответствовали эстетическим принципам церемонии классического образца.

Мацуя Хисамаса (ум. в 1598 г.), купец из Нара и любитель чая, оставил запись о чаепитии, устроенном для него и еще для двух человек в мае 1542 г. Согласно Хисамаса, в нише-токонома чайной комнаты висела картина Юйцзяня, изображавшая волны. Вода кипела в старинном котле. Свежую воду Дзёо принес в кувшине, изготовленном в Южном Китае. Чаша для сливания волы была металлической. Чайница стояла на квадратном ритуальном подносе бон, который использовался во время служб в буддийских храмах. Напиток подавался в китайской чашке-тэммоку, на подставке, что указывало на ее ценность. После окончания церемонии Дзёо вынес для осмотра китайскую ёмкость для хранения чайного листа, поверхность которой была инкрустирована тридцатью с лишним драгоценностями. Практически вся утварь, упомянутая Хисамаса, не говоря уже о картине Юйцзяня, входила в число редкостных и антикварных вещей, хранившихся во дворце сёгунов Асикага в Хигасияма, т. е. относилась к ценимым в высших кругах японского общества «шедеврам» (мэйбуцу). Яманоуэ Содзи отмечает в своих «Записках», что у Такэно Дзёо было шестьдесят таких «шедевров».

Кстати, именно с Мацуя Хисамаса связана еще одна известная легенда в истории чайного действа. Среди принадлежавших Мацуя мэйбуцу была картина китайского художника Сюй Си (вторая половина X в.) «Белые цапли в зеленых водорослях». В своё время картиной владел сам Мурата Дзюко, получивший её в подарок он сёгуна Асикага Ёсимаса, а после смерти Дзюко картину Сюй Си приобрёл Мацуя. Такэно Дзёо, находясь в гостях у Мацуя, увидел картину с цаплями и был потрясён. Дело в том, что в Японии, как и в Китае, картины часто всего оформлялись в виде свитков-какэмоно. Само художественное полотно наклеивалось на специальную основу и обрамлялось специальными тканями по вполне определённым правилам. Оформление картин в свитки было своего рода искусством, в особенности, если речь шла о шедеврах живописи, принадлежащих кисти известных художников. В данном же случае Дзёо увидел, что творение Сюй Си наклеено на простоватую, дешёвую, блестящую ткань, которую обычно использовали только простолюдины. Хозяин картины (Мацуя) рассказал, что именно Мурата Дзюко решил намеренно изменить ткань-основу свитка на более простой материал. Этот контраст между великолепной картиной и ее деревенским обрамлением, это сочетание прекрасного и безобразного (безыскусного) помогли Дзёо почувствовать и проникнуться духом чайного действа Мурата Дзюко, его чайной эстетикой. Эту историю часто рассказывал своим ученикам сам Сэн Рикю, который считал, что картина «Белые цапли в зеленых водорослях» в оформлении Дзюко передает глубинный смысл чайной церемонии. Именно в то время родилась крылатая фраза: «Кто не видел картину с цаплями, тот не Человек Чая».

По «Запискам» Яманоуэ Содзи можно судить также об интерьере помещения, в котором Дзёо проводил чаепития. Стропила, потолок и так называемая «малая доска», на которую ставилась чайная утварь, были сделаны из кипарисовика тупого (яп. хиноки. Chamaecyparis obtusa, Endl.). Деревянная коробка ниши-токонома была покрыта черным лаком, а внутренняя часть ниши была оклеена так называемой «бумагой птенчиков». С левой стороны к чайной комнате примыкала «кухня» (яп. каттэ), где хранилась необходимая для приготовления чайного напитка утварь, а также чайные чашки. Таким образом, комната для церемонии напоминала скорее помещение, в котором устраивались «чаепития в гостиной», чем хижину отшельника, хотя площадь имела в четыре с половиной татами - излюбленный в одно время Дзёо размер чайной комнаты.

Представление о процессе эволюции взглядов Дзёо на чайную церемонию дают «Записки Намбо». В частности, говоря об интерьере чайной комнаты Дзёо, Намбо Сокэй указывает, что стены ее были оштукатурены, а не оклеены бумагой. Деревянный обод ниши-токонома чайной комнаты Дзёо в этот период оставлял неокрашенным или же слегка лакировал. Если в чайной комнате находилась полка-кюдайcy, в нишу Дзёо вешал такие же картины и ставил такие же вещи, что и Дзюко (Сюко). Однако при использовании полки-фукуродана (полка с закрытой нижней частью для хранения чайной утвари) в нишу помещался бокусэки и ставилась ваза с цветами. Количество предметов в чайной комнате, отмечает Сокэй, колебалось между количеством вещей, типичным для «чаепитий в гостиной» и числом их в «малой комнате».

По свидетельству современников в период своей активной деятельности на чайном поприще Такэно Дзёо использовал не только китайскую утварь, но и корейскую (из Коре), южноазиатскую (из Вьетнама), а также японскую, т. е. превзошел Дзюко (Сюко) по разнообразию применявшихся в чайной церемонии вещей. Дзёо предпочитал посуду небольшого размера, правильной формы, с гладкой поверхностью. Она выглядела изящной, притягивавшей к себе взгляд, и, затрагивала в человеке, с ней соприкасавшимся, некие чувственные струны. Поэтому к чашам, чайницам и чайным чашкам Дзёо применимо, как и к стихотворениям Фудзивара Тэйка, понятие ёдзё - «поддержание жизни». Показательна в этом отношении одна из чайниц, принадлежавших Дзёо, которая получила название «миоцуси» и приобрела известность как «великий шедевр» (яп. даймэйбуцу). Изготовленная в Древнем Китае, она была покрыта светлой глазурью цвета рисового мармелада, бока были раскрашены красной краской цвета «змеи и скорпиона», нанесенной на глазурь в виде лавины. Дзёо любил также чайные чашки -тэммоку из белого фарфора, хотя и японского производства, но копировавшие знаменитые китайские образцы. Правда со временем чайный мастер стал ограничиваться каким-нибудь одним видом «редкостных вещей».

При выборе посуды для чайной церемонии Такэно Дзёо руководствовался субъективной оценкой ее достоинств или недостатков. Китайская утварь и другие предметы для «чаепитий в гостиной» и церемоний, устраивавшихся приверженцами традиционного подхода к чайной утвари (т. е. тя-но сукимоно), подбиралась согласно набору критериев, имевших универсальный характер, поскольку им должны были следовать все без исключения «эксперты», оценивавшие китайскую утварь. Взгляд изнутри, безусловно, помогал найти чашку, кувшин, свиток-какэмоно и т. д., которые оптимальным образом отвечали вкусу и вообще психологическому складу выбиравшего, и оценивать их как полноценные в эстетическом отношении предметы, поскольку не действовали критерии, навязанные извне. Таким образом, возникал, если можно так сказать, консонанс между устроителем чаепития и важнейшими материальными компонентами чайного действа. В данном акте полностью обнаруживалась «просветленность» ценителя. Надо сказать, что научиться такому субъективному выбору считалось «великим делом». Тем не менее, по свидетельству того же Яманоуэ Содзи, «тысяча, десять тысяч [предметов] утвари в то время были отобраны при помощи света глаз Дзёо (т. е. следуя принципу субъективности)».

Наконец, в дневнике Имаи Сокю, ученика Дзёо, имеется запись о чаепитии, устроенном Дзёо во 2-й день 9-й луны 24-го года Тэммон (1555 г.), на которое был приглашены Сокю и Яманоуэ Содзи. Вскоре Дзёо умер, и это чаепитие оказалось последним в жизни мастера. Как сообщает Сокю, в нише-токонома он увидел ирогами - четырехугольную полоску цветного картона - с написанным на ней стихотворением Фудзивара Тэйка. Здесь же стояла металлическая, без всяких украшений вазочка с нарциссом. Над очагом, вделанным в пол, как это принято в крестьянском доме, на тонкой цепочке висел котел, в котором кипела вода. Утварь, использовавшаяся Дзёо в тот день, была изготовлена в гончарных мастерских Сэто, Сино, Бидзэн, т. е. это не были китайские «шедевры». Яманоуэ Содзи пишет в своих «Записках», что любимыми предметами Дзёо были тогда деревянный кувшин для свежей воды, чаша для сливания воды и бамбуковая подставка для крышки котла. Последняя церемония Дзёо проходила уже по каноническому для чайного действа классического типа ритуалу: сбор гостей в чайной комнате, трапеза, перерыв и собственно чаепитие.

Указанные метаморфозы в интерьере чайной комнаты и использование японской, т. е. обыкновенной утвари, безусловно, свидетельствуют о значительном изменении воззрений Дзёо на чайную церемонию в конце жизни. Яманоуэ Содзи отмечает: «Дзёо ушел вдаль (т. е. скончался) в пятьдесят четыре [года. Он] умер, когда чайная церемония расцвела в своем истинном виде». «Истинный вид» (яп. сёфутайу, букв., «истинный стиль», «истинная манера») - термин японской эстетики, обозначающий традиционный изящный стиль, однако Яманоуэ Содзи имел в виду расцвет чаепитий в хижине-cёaн, т. е. чаепитий, начало которым положил Мурата Дзюко (Сюко).

Дзёо, являясь выразителем вкусов «третьего сословия», отнюдь не призывал копировать чайный ритуал, популярный среди старой элиты (прежде всего, питие «густого чая»), а отстаивал право на существование своего «пути чая». Безусловную ценность практиковавшейся им чайной церемонии Дзёо видел и в том, что во время нее достигалось равенство с «благородными людьми», т. е. аристократией. В заявлении чайного мастера о чувстве единения с аристократами легко заметить излюбленную буддийскую мысль о «единотаковости» всего сущего, но в более широком плане оно свидетельствует о высоком уровне общественного сознания тех социальных групп, к которым принадлежал и интересы которых отражал Такэно Дзёо.

Тяготение Дзёо к образу жизни широких масс городского и сельского населения прослеживается в том, что, согласно рекомендациям мастера, чайный напиток должен подаваться кипящим («живость» воды ассоциируется с трудовой деятельностью ремесленника, торговца, крестьянина), в использовании очага, вделанного в пол, с висящим над ним котлом с водой (как уже говорилось, такие очаги были распространены в деревенских домах).

Если суммировать, так сказать, внешние характеристики чайной церемонии Дзёо, получившие дальнейшее развитие в чайном ритуале классического типа, то следует назвать такую важнейшую ее особенность как проведение чаепитий в помещениях небольшого размера - в два или два с половиной татами. Впоследствии такая площадь чайных комнат (как и площадь в четыре с половиной татами) стала канонической. Малый размер чайной комнаты «гармонировал» с минимальным количеством чайной утвари, которой обходился Дзёо в последние годы жизни, что стало характерной чертой чайной церемонии классического типа. Утварь Дзёо ставил на небольшую доску, которую клал на пол. Эта доска, получившая название «малой», также является нововведением мастера в организации чайного действа. Кроме того, Дзёо рекомендовал устраивать чайную комнату в северной части чайного домика.

Сад, в котором возводился чайный домик, должен был быть окружен оградой, причем, по мнению Дзёо, лучше всего, если бы это была «земляная стена» (яп. цутикабэ), т. е. забор, обмазанный землей (вспомним оштукатуренные стены чайной комнаты). Кроме того, Дзёо советовал добавлять в землю, предназначенную для стены, «маленькие камни», которые слегка проступают из ограды после того, как ее «отобьет вода», т. е. после дождей. Тип ограды, как и выбор места для чайной комнаты, был отнюдь не случаен. И то, и другое диктовалось, как мы увидим, строго определенными эстетическими принципами, положенными в основу чайной церемонии.

Дзёо указывал, что чаепитие должно создавать у его участников настроение, характеризующееся «пятью статьями», как называет их сам Дзёо. «Статьи» эти, по его мнению, исчерпывают содержание чайного действа. Смысл «статей» мастер не расшифровывает, однако Яманоуэ Содзи пишет, что под ними разумеется «замерзшее» (яп. хиэта), «печальное» (яп. ураэта), «уединенное» (яп. вабита), «постаревшее» (яп. такэта), «шутливое» (яп. докэта). С другой стороны, важнейшую цель чайной церемонии Дзёо видел в «общении сердец» ее участников, в достижении хозяином и гостями некоего единения - «одной компании» (яп. итидза), причем эффект от чаепития в «одной компании» должен был быть таким сильным, чтобы у гостей и хозяина создалось ощущение участия в церемонии как будто единственный раз в жизни. По мысли Дзёо, чайное действо должно было вызывать у гостей ощущение стабильности их бытия в неспокойном мире, и интерьер, как и предметы утвари, несли соответствующую функциональную нагрузку.

Как видно из характера эволюции внешнего выражения чайного действа, практиковавшегося Такэно Дзёо, второй патриарх развивал традиции Мурата Дзюко. Чайный ритуал и его цель, безусловно, имели идейный субстрат, который в немалой степени, так сказать, материализовывался в системе эстетических представлений Дзёо. Последние же в принципе не отличались от эстетических воззрений Дзюко: и тот, и другой испытали огромное влияние японской классической литературы, в частности учений Фудзивара Тэйка и Синкэя о поэтических стилях. В творчестве Дзёо это влияние проявилось, может быть, наиболее явно.

Как сообщает Яманоуэ Содзи, в течение двадцати лет Дзёо «внедрял» в чайную церемонию настроение, запечатленное в стихотворных строках: «Будучи в славе, когда процветал Павильон орхидей, в дождливую ночь [пребывал] в хижине отшельника на горе Лушань». Содзи имеет в виду стихотворение великого китайского поэта Бо Цзюи (772-846). Китайскую поэзию эпохи Тан, одним из высших достижений которой является творчество Бо Цзюи, хорошо знал и ценил Фудзивара Тэйка. В стихах Бо Цзюи и, в частности, в процитированных Яманоуэ строках, Тэйка видел воплощение стиля «поражающий демонов» (яп. раккитай), посредством которого достигается внутреннее благородство произведения.

Стихи Бо Цзюи, безусловно, ценил и Дзёо, который, напомним, профессионально занимался поэзией. В «Беседах Сэйгана о чае» читаем: «Тэйка говорил, что когда те, кто размышляет о стихах, декламируют строки: «В родной деревне [осталась] мать, плачу под осенним ветром», «На постоялом дворе нет ни [одного] человека. Сумерки осыпают дождем душу» из Собрания сочинений господина Бо (т. е. Бо Цзюи. -А. И.), [их] сердца становятся «длинными и высокими», стихи читают хорошо и декламируют также строки: «Будучи в славе, когда процветала Орхидеевая палата, в дождливую ночь [пребывал] в хижине отшельника на горе Лушань».

«Длинное и высокое» (яп. такэтакаки) - категория эстетики Фудзивара Тэйка, также выражающая благородство поэтического сочинения. В «Записках Намбо» приводятся слова Такэно Дзёо о том, что суть чайной церемонии передается стихотворением Фудзивара Тэйка: «Кинешь взор, и нет ни цветов, ни красной листвы. [Только] осенний вечер и хижина [на берегу] залива».

Таким образом, Дзёо, как и Дзюко, во главу угла ставил внутреннюю красоту, благородство чайного действа, лишенное внешне какой-либо яркости или многоцветия. Отсюда и типичное для такой эстетической установки понимание красоты как чего-то безыскусного, лишенного эффектности, внешней привлекательности. Яманоуэ Содзи записал слова Цудзи Гэнъя, ученика Дзёо: «В беседах о рэнга Учитель Дхармы Синкэй говорил: «Рэнга - это увядшее и холодное». Дзёо всегда говорил: «[Я] хочу, чтобы и с плодами (т. е. с достигнутыми результатами) чайной церемонии стало бы так же».

Достижению внутреннего благородства чайной церемонии подчинена функциональность утвари и предметов интерьера. Подлинную красоту, соотносимую с внутренним благородством, Дзёо определял словом сиорасику - наречием, образованным от глагола сиорэру - «вянуть», «сохнуть», «блекнуть». Дзёо, как и Дзюко (Сюко), полагал, что истинная сущность вещей скрыта внутри, и взор «ценителя» не отвлекает внешняя мишура. Понятие «блекло» (т. е. сиорасику) соотносится с выражением того же Дзёо «все предметы [для чайной церемонии] располагаются таким образом, чтобы выглядеть так, как следует» в его «заметке» «Еще о десяти принципах [чайной церемонии]». «Блеклое», - писал Сэами, - «еще выше [цветущих] цветов», а Компару Дзэнтику указывал: «То, что несухое - плохое. Хорошее же - блеклое, высушенное».

Критерии блеклости, грубоватости, безыскусности, простоты распространялись Дзёо не только на оценку чайной утвари, но и на уголь и золу в очаге, на церемониал чайного действа. Выбор Дзёо северной части чайного домика для устройства помещения для проведения церемонии объясняется, кстати, тем, что свет, проникающий в комнату, изменяет вид утвари, но при северном освещении (т. е. когда окно выходит на север) чайная утварь «выглядит по-настоящему». Поэтому становится понятным высказывание Дзёо и о «земляной стене». Земля здесь символизирует простоту и естественность (как и неяркий свет в чайной комнате). Вкрапленные в землю камни должны были вызывать у гостей, созерцающих ограду со скамеечки в саду, ощущение простоты и безыскусности.

Безусловным новаторством Дзёо было введение в эстетику чайной церемонии понятия ваби. Непосредственным источником, из которого Дзёо мог заимствовать термин ваби, считается стихотворение поэта Соги, учителя Сандзёниси.

В «Письме Дзёо о ваби» говорится, что ваби называют правдивость (честность, добросовестность, умеренность), состояние глубокой скромности. Эти дефиниции ваби имеют самое непосредственное отношение к человеку, занимающемуся чайной церемонией. Автор одного из ранних японских трактатов пишет: «Ценитель [изящного] наделен состраданием, поэтому [он постигает] печальное очарование вещей». Истинная сущность ценителя чайного действа раскрывается в использовании старой, выброшенной обычными людьми утвари. И именно тогда им постигается «печальное очарование вещей», в данном случае, некий особый «внутренний свет», исходящий от чайной утвари. Однако постижение такого «света» возможно не столько глазами, сколько сердцем, которое должно быть честным, искренним, сострадательным, лишенным какой-либо манерности, т. е. ваби, безыскусным. В данном случае мы видим полную параллель с рассуждениями Мурата Дзюко об «основе сердца».

Традиционная японская поэтика оказала самое непосредственное влияние на представление Такэно Дзёо о чайном действе как «образовании одной компании» (яп. итидза-конрю). Дзёо уподобил чайную церемонию процессу создания рэнга - стихотворения-«цепочки».

Свой чайный ритуал и используемую в церемонии утварь Дзёо называл «истинными» (яп. макато). Такахаси Тангэн отмечал, что Дзёо, «устроив [для чаепития] комнату в четыре с половиной татами, назвал [ее] истинной [чайной] комнатой». Это, конечно, субъективный взгляд самого мастера на практиковавшуюся им чайную церемонию. Определение чайного действа Такэно Дзёо, с точки зрения сложившейся иерархии стилей («истинный», «переходный», «простой»), в литературе о чайной церемонии неоднозначно. Большинство авторов считают церемонию Дзёо «переходной», т. е. такого же типа, что чайное действо Мурата Дзюко. По их мнению радикальных изменений в чайном ритуале, принципы которого сложились в творчестве Дзюко, Дзёо не произвел, хотя, несомненно, развил их. Таким образом, создателем «простого» стиля чаепитий, т. е. классической чайной церемонии, следует признать Сэн Рикю. Противоположной точки зрения придерживается совсем небольшое число исследователей традиционной японской культуры. В частности, авторы коллективной монографии «Искусство чая» полагают, что именно Дзёо является родоначальником «простого» стиля, хотя и признают, что в полной мере этот стиль воплотил в своей деятельности все-таки Сэн Рикю.