В 1247 г. Догэн пишет трактат «Чистые заповеди [монастыря] Эйхэй» (яп. «Эйхэй синги»), представлявший собой свод правил, регулировавших жизнь дзэнского монастыря. В эти правила, копировавшие «Чистые правила» Байчжана, включался и чайный ритуал, как неотъемлемый атрибут монашеской жизни. Как говорят, Догэн очень любил пить чай и привез из Китая чайную салфетку и чайницы, которые впоследствии стали раритетами.
Правила распорядка в монастырях отличались исключительной консервативностью, и «чистые заповеди», внедренные в монашеский обиход Догэном и другими деятелями дзенских школ, практически без изменений блюлись в течение многих столетий. В некоторых дзенских монастырях им следуют и по сей день.
Ежедневно для монашеской братии устраивалось три чаепития: рано утром после первого завтрака монахов, состоявшего из рисовой каши; около 10 часов утра перед выходом на хозяйственные и другие работы; вечером после медитации. Чаепития проводил монах-сёдзё, обслуживающий алтарь и отвечающий за содержание в должном состоянии зала для медитации. Когда монахи собирались в зале, сёдзё вносил сосуд с чайным напитком, закрывал передние двери (через них монахи входят в зал), вставал у задней двери (она вела в подсобное помещение), ударял два раза друг о друга специальными палочками и кричал: Сарэй! («Чаепитие!»). Сидящие монахи ставили перед собой чайные чашки, сёдзё наливал чайный напиток в чашечку, стоявшую перед изваянием Будды в алтаре, а затем в чайные чашки монахов, начиная со старшего монаха (яп. дзикидзицу), после чего возвращался на свое место у задней двери. Монахи складывали руки в традиционном буддийском приветствии (соединив перед собой ладони), кланялись и выпивали чай. Сёдзё брал сосуд с чаем и «чашу для сливания воды», подходил к алтарю и выливал в чашу чай из чашечки, стоявшей перед изваянием Будды. Затем обходил монахов (начиная с дзикидзицу), предлагая желающим еще раз наполнить чашки или сливая в чашу остатки чая у тех, кто по какой-то причине полностью не выпил налитый при первом обходе напиток. Монахи благодарили сёдзё поклоном. Окончив обход, сёдзё возвращался на свое место и ударял один раз палочкой о палочку. После этого приносил благовония, передавал их дзикидзицу, который клал их в курильницу перед изваянием Будды и три раза кланялся. Затем дзикидзицу открывал передние двери зала, что означало завершение церемонии. Для таких чаепитий готовился напиток из чая низших сортов (яп. бантя), закуска не подавалась.
Всеобщее чаепитие (яп. сосарэй) предписывалось устраивать по случаю проведения неординарных храмовых церемоний. Управляющий монастыря ударом двух палочек друг о друга собирал братию в зале приемов или зале для гостей и давал указания относительно функций каждого из них во время предстоящего мероприятия. Чаепитием отмечалось и успешное завершение церемонии. С напитком, приготовленным из низших сортов чая, обычно подавалось тонкое сухое печение из рисовой муки (яп. сэмбэи). В особых торжественных случаях (например, в годовщину смерти основателя монастыря или в связи с назначением в монастырь нового настоятеля) подносился напиток-взвесь из порошкового чая и сладости, однако после этого также пили и заваренный чай.
Особой торжественностью и разработанностью ритуала отличались чаепития в память основателя храма, в котором устраивалась данная церемония. Вот как проходило такое мероприятие в дзэнском храме Тофуку-дзи 17 ноября каждого года в честь его основателя Энни (1202-1280):
- В комнате, где устраивалось чаепитие, напротив входной двери ставился портрет Энни, по обеим сторонам от него - портреты Хань-Шаня и Шидэ, знаменитых китайских чаньских монахов, особо почитавшихся в буддийской среде. На столике перед портретами расставляли благовония, цветы, свечи, чашечку с чаем, сосуд с горячей водой, сладости, рис. Посередине комнаты на подставку с нижней полкой ставили курильницу благовоний, а на нижнюю полку подставки - коробку с благовониями.
В назначенный для чаепития час на веранду выходил монах, отвечавший за имущество братии (монах-дзиэ), и, держа перед собой список, выкрикивал имена монахов, приглашенных участвовать в чаепитии. Таблички с именами приглашенных заранее клались в комнате на места, которые участники мероприятия должны были занять. Названные монахом-дзиэ лица, соединив ладони в буддийском приветствии, кланялись монастырскому лекарю (яп. тояку), стоявшему тут же, и входили в комнату, посмотрев предварительно схему размещения гостей, висевшую на веранде. Последним назывался настоятель храма, который проходил к своему месту, поклонившись гостю, который должен был занять место против него, и гостю, который должен был сидеть напротив «главного гостя». Настоятель подходил к своему месту, прижав руки к груди и накрыв кулак правой руки ладонью левой.
В комнату входил монах-дзиэ, делал три шага, начиная ступать с левой ноги, опускался затем на колени и один раз взмахивал веером. Гости кланялись, прижав к груди руки, и садились на лежащие на полу подушечки-тюфячки, подвинутые ранее, положив таблички со своими именами у правого колена. Дзиэ подходил к столику, зажигал свечи и выходил из комнаты через дверь с восточной стороны помещения, которая считалась главной. В комнату входил монах, отвечавший за воскуривание благовоний (яп. сёко). Он вступал в помещение левой ногой и, сделав три шага, кланялся, соединив ладони в буддийском приветствии. После ответного поклона гостей подходил к подставке с курильницей, прижав руки к груди (ладонь правой обращена к телу и поддерживается левой), становился на одно колено, брал с нижней полки обеими руками коробку с благовониями. Держа ее правой рукой, тремя пальцами левой снимал крышку и убирал ее под коробку. Держа три пальца левой руки у края коробки, дзико вставал, смотря несколько в сторону от подставки. Делая шаг левой ногой, обходил подставку с западной стороны, подходил к столику, клал благовония в стоящую на нем курильницу и воскуривал их. Затем отступал, сделав шаг назад правой ногой. Повернувшись влево, подходил к курильнице на подставке и воскуривал благовония в ней, после чего, встав на одно колено, возвращал коробку с благовониями на прежнее место. Прижав руки к груди, вставал и отступал на три шага назад (сделав шаг правой ногой), слегка кланялся и после ответного поклона участников чаепития выходил из комнаты. Немного погодя дзиэ еще раз появлялся в комнате, подходил к столику, тушил свечу и покидал помещение.
В комнату одновременно входили сёко и тояку (первый слева, второй - справа). Сделав три шага (начинали с левой ноги), они приближались к предназначенным им местам, низко кланялись, соединив ладони в буддийском приветствии, и садились. Таблички со своими именами клали у правого колена. Затем входил дзиэ, обходил комнату и собирал с мест таблички с именами приглашенных, которые по разным причинам не смогли прийти на чаепитие. Затем один из монахов, занятых в проведении чаепития (яп. бугё), уносил из комнаты небольшие ширмочки, которыми были отгорожены друг от друга места гостей. Участники чаепития свертывали салфетки и клали их справа от себя рядом с чётками.
После подготовительного ритуала начиналось поднесение закусок, чем занимались четыре монаха-слуги с четырьмя помощниками. Монахи-слуги брали у помощников подносы с пищей и по двое вступали в комнату, подходили к четырем самым уважаемым гостям, вставали перед ними на правое колено и ставили подносы. Положив обе руки на левое колено, поворачивали лица в направлении середины помещения, вставали и покидали комнату. Аналогичным образом обслуживались и остальные гости.
После того, как были разнесены все подносы, в комнату входил монах-бугё с большим веером в руках и кланялся. По этому знаку гости начинали есть. После закусок монахи-слуги приносили бульон и горячую воду. По окончанию еды «главный гость» бросал на поднос палочки для еды (яп. хаси), то же самое делали остальные участники церемонии. Подносы сразу же уносились.
Наконец начиналось собственно чаепитие. В комнату входили монахи-слуги, держа в правой руке лакированные коробки со сладостями (яп. футидака), а в левой - чайные чашки типа тэнмоку на подставках. Во время церемонии в честь основателя храма напиток приготавливался из порошкового чая, поэтому необходимое его количество клали в чайные чашки заранее. Слуги направлялись к четырем самым уважаемым гостям, становились перед ними на колени, ставили коробки со сладостями перед гостями и слегка подвигали коробки в правую от гостя сторону. Затем брали в обе руки подставки с чайными чашками и ставили их слева от гостей. Остальные гости обслуживались несколько иначе. На поднос клались пять-шесть порций сладостей, монахи-слуги обходили с этими подносами гостей, и каждый гость сам брал причитавшуюся ему порцию. Чайные чашки на подставках также ставились на большой круглый поднос, с которого их брали гости, когда слуга, несший поднос, останавливался перед каждым из них.
Еще раз появлялись монахи-слуги, держа в левой руке кувшины с горячей водой. На носик каждого кувшина был надет чайный веничек (слуга поддерживал его правой рукой). Сначала слуги направлялись к четырем самым уважаемым участникам чаепития, становились перед ними на колени, кланялись, наливали в чайные чашки воду и размешивали чайный порошок веничком. Потом обходили остальных гостей, которые при приближении слуг брали обеими руками чайные чашки и протягивали их в направлении слуг. Слуги склонялись перед гостями, снимали венички с носиков кувшинов, наливали в чашки воду и размешивали веничками порошок. После того как напиток был приготовлен, все гости одновременно начинали его питие.
Когда чаепитие завершалось, монахи-слуги уносили утварь из комнаты. Перед четырьмя самыми уважаемыми гостями они вставали на колени, кланялись, обеими руками брали чайные чашки вместе с подставками, затем перекладывали их в левую руку, а правой поднимали коробки со сладостями. Чашки остальных гостей, как и недоеденные сладости, складывались на подносы и уносились.
Все участники чаепития соединяли ладони в буддийском приветствии, вставали и, держа руки на груди, выходили из комнаты, цепочку возглавляли четыре самых уважаемых гостя.
В XIV в., несмотря на консервативность, монастырский чайный ритуал претерпел определенную трансформацию, начиная приобретать налет эстетизма благодаря введению в обиход новых предметов и прежде всего подставок-дайсу.
В Японию дайсу привез в 1262 г. из Китая монах Нампо Дземё и стал использовать ее при проведении чаепитий. Позже применять дайсу в чайных церемониях стал и Мусо Сосэки.
Мусо был знатоком и поклонником китайской культуры, серьезно интересовался так называемой «сунской наукой» (прежде всего учением Чжу Си) и много сделал для популяризации в Японии неоконфуцианства. Мусо являлся заметной фигурой в «литературе пяти гор», представленной главным образом написанными на китайском языке дзенскими по содержанию и настроению стихами.
Указанные обстоятельства в известной мере обусловили характер чайного ритуала в дзенских храмах и монастырях, находившихся под патронажем Мусо. Он сам определял распорядок жизни монахов и религиозных служб, поэтому неудивительно, что дайсу без труда «внедрились» в чайный ритуал. Подробных сведений о характере чаепитий, устраивавшихся Мусо и его соратниками, не сохранилось, но из стихотворений, написанных поэтами с «пяти гор», видно, что эстетической стороне здесь уделялось достаточно большое внимание. Можно с уверенностью утверждать, что практиковался строгий стиль чаепитий. Выше уже упоминалось, что Мусо резко отрицательно относился к «состязаниям по чаю». Он был одним из инициаторов статьи об их запрещении в «Уложении [годов] Кэмму».
В монастырях «пяти гор» и храмах, находившихся под их влиянием, чай и чаепития воспринимались в традиционном китайском духе, т. е. через призму даосских представлений. Такое заключение Т. Людвиг подтверждает ссылками на стихи из «Собрания цветов персика» (яп. «Кугэсю») дзэнского монаха-поэта Гидо Сюсина (1325-1388), ученика Мусо Сосэки, в которых чаепитие и его результат характеризуется типично даосским образом: у «вкушающего чай» вырастают крылья, он летает по небу, становится бессмертным, посещает гору Пэнлайшань. Ряд исследователей называют три причины подобного отношения дзенских авторов к чаю. Во-первых, в этот период в дзенских монастырях интенсивно изучалась даосская литература. Во-вторых, исключительным авторитетом пользовалось сочинение Лу Юя «Книга о чае» (в которой, как мы знаем, сильны даосские мотивы), и, наконец, сказывалось влияние «Записок о питии чая и поддержании жизни» Эйсая, в которых чаю приписывались чудодейственные свойства.
Указав на даосскую окраску чайного ритуала в дзенских монастырях и причины этого явления, исследователи делают вывод, что в таких чаепитиях не было ничего, что могло позднее «перерасти» в чайную церемонию классического типа. Другие исследователи полагают, что «даосский элемент» все-таки перешел в чайную церемонию, хотя и не бросается в глаза. Кроме того, очевидно, нельзя трактовать восприятие чая дзенскими монахами «пяти гор» как однозначно даосское. Например, Мусо Сосэки в своем трактате «Беседы во сне» (яп. «Мутю мондо») пишет, что чай является средством достижения сатори, просветления в дзенском значении этого понятия, и эта идея стала впоследствии лейтмотивом рассуждений теоретиков чайной церемонии классического типа. В ее становление, безусловно, внёс свою лепту и чайный ритуал, которому следовали в монастырях «пяти гор».
Параллельно школе Риндзай сети годзан («пяти гор») существовало другое дзэнское течение, представленное школой Отокан, главными храмами которого были Дайтоку-дзи и Мёсин-дзи. Эта школа, монахи которой исповедовали «чистый», строгий дзен, находилась в оппозиции к монастырям «пяти гор», хотя также относилась к школе Риндзай. Первый настоятель Дайтоку-дзи Мётё (1283-1357) (другое имя: Кодзэн Дайто-кокуси) (посмертные имена: Дайдзиун Кёсин-кокуси, Гэнкаку Коэн-кокуси) критиковал Мусо Сосэки за то, что тот не преодолел влияние идей Сингон, Тэндай и амидаизма, т. е., другими словами, за эклектизм его учения. Считается, что чайный ритуал в храмах Мёсин-дзи имел большее отношение к формированию чайной церемонии, чем чаепития в монастырях «пяти гор». Согласно средневековой «чайной» традиции, первый патриарх классической чайной церемонии Мурата Дзюко был учеником Иккю Содзюна, тесно связанного именно с линией Отокан. Иккю Содзюн долгое время жил в Сакаи и пользовался огромным авторитетом среди жителей этого города-государства. Когда Иккю стал настоятелем Дайтоку-дзи, на его плечи легло тяжкое бремя восстановления монастыря, почти полностью разрушенного во время войны годов Онин. И огромную помощь в этом оказали ему купцы из Сакаи. Эти «особые» отношения между Дайтоку-дзи и Сакаи сохранились и упрочились в последующие годы. Не лишне вспомнить, что и Такэно Дзёо, и Сэн Рикю – второй и третий патриархи классической чайной церемонии - были родом из Сакаи!
Дзенский чайный ритуал стал основой ритуала чайной церемонии классического типа, что легко заметить даже при поверхностном сравнении, однако не менее (а скорее всего, более) важным являлось то обстоятельство, что, начиная с XIII в., чайное действо начало ассоциироваться с дзеном как буддийской школой, сущность дзенской религиозной практики стала переноситься на чаепития.
